Эндрю МАЙКАПАР

Путь ученика махаватара Бабаджи

Глава 4

На фото: Бабаджи

Второй день в ашраме

Нас подняли, как мне показалось, очень рано. Я плохо спал на твердых досках, и в четыре утра, когда нас будили, мне показалось, что я только что заснул. Первым делом надо было в полумраке спуститься по ста восьми ступенькам до речки с полотенцем и мылом в руках. Дойдя до воды, я быстро разделся и окунулся в студеные воды горной реки. Но когда я вышел из нее, то мне стало еще холоднее, так как воздух был тоже холодным. Спотыкаясь о камни, я дошел до ступенек к ашраму и наверх поднялся, тяжело дыша.

Мои соседи по комнате уже готовились медитировать, кто с четками в правой руке, а кто просто сидел в позе лотоса с закрытыми глазами. Мне стало немного неудобно, так как я не медитировал, и оставаться в комнате мне не хотелось. Я вышел во двор и решил прогуляться. Ашрам не очень большой, и я вышел в деревню, где находился чай-шоп, представляющий собой навес и несколько скамеек. Там уже собралось больше десятка человек. Одни пили чай, другие кофе (в самом ашраме кофе и чай не подают). Здесь собрался настоящий интернационал: американцы, немцы, итальянцы, датчане, голландцы, шведы и др. Наш общий язык был английский, так что я быстро познакомился со всеми. В основном, разговор был простой. Мы спрашивали друг друга, откуда приехали и как долго находимся в Индии.

Вскоре начали звенеть колокола в главном храме, и вся компания дружно встала и пошла на Арати. Как и в предыдущий вечер, мы пели бхаджаны и другие установленные песнопения. После завершения арати, мы были свободны на часок до даршана, так что я вернулся в свою комнату и поспал. Кстати, я научился спать урывками, так как распорядок дня не позволял спать больше шести часов в ночное время. Через час мы собрались на площадке перед комнатой Бабаджи. Как и предыдущий вечер, все расселись и пели бхажаны. Все по очереди подходили к учителю и делали пранам, вручая ему приношения. Я тоже принес пакетик конфет, он вскрыл его и дал мне несколько штук. В дневном свете все казалось ярким и интересным. Бабаджи сидел спокойно, непринужденно и рассматривал людей вокруг себя.

Теперь у меня была возможность более подробно и отчетливо рассмотреть Бабаджи его окружение. К тому моменту я еще мало чего понимал. Но мне было интересно все. Во-первых, мой взгляд всегда возвращался к его лицу, к его глазам. Я все старался что-то увидеть в его взгляде, но так ничего и не увидел. Зато имел возможность хорошо рассмотреть, как люди подходят к его сидению и простираются перед ним. Некоторые, явно привыкшие к этому действу, быстро ложились у его ног, притрагиваясь лбом или руками к его ногам, затем поднимались на колени, и Бабаджи к этому времени уже протягивал руку с приношением.

Приняв прасад, ученик быстро садился на свое место, затем подходил следующий и совершал свой пранам. Некоторые, как и я, делали это неуклюже или, наоборот, с излишним пафосом, чтобы обратить на себя внимание. Но я не замечал, чтобы Бабаджи на это как-то реагировал. Также он никак не реагировал на приношения - богатые или скромные. Все принималось с тем же безмятежным спокойствием.

Когда все уже имели возможность подойти и преклониться у его ног, он обратился к одному индусу, который все это время стоял за его сидением и переводил. В дальнейшем я узнал, что этого человека зовут Шастриджи, и что он его давнишний ученик. В нескольких словах Бабаджи приветствовал новоприезжих, и послал нас на работу. Работа или любое дело называлось Карма Йогой, так как это не была работа посвященная благу ашрама и его жителям. На этом все разошлись. Я был немножко разочарован думая, что встреча с учителем должна быть впечатляющая и многозначительная. Мне потребовалось некоторое время, чтобы приобщиться к даршану и понять глубочайший смысл этих встреч.

Даршан понимается как пребывание в присутствии учителя или непосредственный контакт с учителем. Любая встреча может называться даршаном, но в основном это то время, которое выделяет учитель, для того чтобы вдохновлять, благословлять или внушать доверие. В Индии даршан имеет огромное значение и считается, что милость учителя, которая дает освобождение и даршан тесно взаимосвязаны. В таком же смысле я это понимаю, так как настоящий переворот в моей жизни, или можно даже сказать «перерождение» началось с того момента когда, припадая к ногам Бабаджи, отдался полностью ему. Этот роковой и исторический для меня момент произошел от длительного непосредственного каждодневного контакта с моим учителем. Ничто другое не имело такого влияния на мою судьбу как даршан с Бабаджи. Я только могу назвать это «чудотворным воздействием любви на исцеление души».

Мы вышли мы на каменистое русло Гаутамы Ганги, Ее исток примерно в пятнадцати километрах выше по течению, в ледниках Нанда Деви. Во время муссона (июль - август) она становится бушующим потоком, сметающим все на своем пути. Но весной это был почти незаметный ручеек - по колено в самом глубоком месте.

Мы носили камни, которые всюду лежали на берегу, на строительство возвышенности, защищающую огород от летнего полноводья. Работали мы под палящим солнцем безостановочно до обеда. Нагибались, поднимали камень по силе, несли шагов тридцать или сорок и бросали в общую кучу. Вскоре я сильно устал, так как с трудом переношу жару. Но больше всего меня мучил голод. С прошлого дня ничего не ел, и мне показалось, что я от слабости упаду в обморок. Когда прозвучал звонок на левом берегу, мы прекратили работу и с радостью пошли обедать.

Вернувшись в свою комнату после обеда, я завалился спать, но от усталости не мог заснуть. Через час нас позвали на работу у реки и так мы проработали еще часов три или четыре. Уже смеркалось, когда мы прекратили работу и пошли купаться в реке. После омовения в Гуатаме Ганге услышали колокола в храме, которые звали на Арати. Спина и все мышцы в теле болели, и я то и дело зевал и засыпал во время песнопения. После даршана я сразу же вернулся в комнату и заснул глубоким сном.

Мое впечатление второго дня в ашраме было менее чем положительное. Усталость и жара давала о себе знать, но больше всего я был разочарован тем, что не видел, как мое духовное продвижение будет осуществляться при изнурительной и, как мне казалось, бестолковой работы почти без существенного контакта с учителем. Мне потребовалась неделя, чтобы вклинится в карма йогу. Что же касается самого процесса духовного роста, то это я только начал понимать немного позже.
На самом деле после второго дня я начал сомневаться во многом. Во-первых, Бабаджи мне показался далеким и недоступным. И как я понял, что никакой техники или учения не будет преподаваться. Мне также не нравилось поведение людей, которые крутились вокруг Бабаджи. Они мне казались заискивающими и неискренними. Я подумал, что если мне придется так себя вести, чтобы смочь приблизиться к учителю, то наверно у меня не хватит лицемерия в характере.

На самом деле Бабаджи был всем доступным по мере того, как шло продвижение и готовность расти. А что касалось потворствующего поведения других учеников, то когда я сам раскрыл удивительную глубину моего отношения к Бабаджи, тогда услужливость, постоянные улыбки и слезы других учеников мне стали совсем понятны и естественны. И я очень рад, что не реагировал на свои первые впечатления. Будучи человеком, исключительно независимым я мог бы с легкостью уехать на следующий день, не познав самое важное, что мне было дано в последствие - познать свое сердце, познать себя, познать Истину.

Возвратиться в разделы:

На главную

Творчество